Есть у нас такая такая традиция — присаживаться "на дорожку". Когда, обычно, кто-то старший из присутствующих перед поездкой или путешествием просит всех собравшихся присесть и минуту-другую помолчать, побыть в тишине. Обычно присаживаются в коридоре, где места хватает далеко не всем, поэтому каждый садится, где может, зачастую прямо на свой чемодан. У традиции в действительности очень древние языческие корни, ритуальная смысловая суть которых уже давным-давно забыта, а обычай остался. Есть в этой задумчивой совместной тишине, предваряющей как правило долгий путь, что-то особенное и непередаваемо важное. Когда люди вместе молчат, ощущая эти последние мгновения перед тем, как покинут свой дом ради новых мест и событий. Молчать вместе так, чтобы это было созвучно друг другу, можно зачастую только переживая то, что не может, да и нуждается в выражении словами.
Сидит человек на своем чемодане и, возможно, всем своим существом чувствует в этот самый момент всю временность того, что привычно ощущать постоянным. Всю мимолетность и скоротечность мгновений жизни, всю неумолимую силу, которой обладают изменения и перемены. Всю поразительную, звенящую тревогу внезапного осознания, что в жизни этой ничего, кроме вот этого самого момента, который сейчас, и нет. Сидится на этом чемодане как-то удивительно содержательно и хорошо. Не хочется даже уходить — лишь продолжать и продолжать сидеть, когда так внезапно выдался этот момент для того, чтобы отвлечься от повседневной суеты и действительно над многим в своей жизни поразмышлять. Но кто-то старший, вдруг, говорит: "Поехали". Или сам человек себе внутри это говорит. И, вот, его ждет путь. Путешествие к чему-то новому, чего он никогда раньше не видел и куда никогда раньше не отправлялся. Или же, наоборот, к старому и проверенному, но каждый раз делающему его самого каким-то новым и свежим, незамутненным.
Путешествие — это такая удивительно мощная вещь, что даже произнеся само это слово мысленно, поднимается внутри так много сильных чувств. Это даже если не углубляться во всю его мощнейшую символическую нагрузку, всю ту фундаментальнейшую базу, лежащую в основе образа путешествия, которую так много исследовал в своих работах тот же Джозеф Кэмпбелл. Просто путешествие, без всяких дополнительных осознаний его ценности и сложных смысловых нагрузок, способно удивительно легко менять. Менять что-то, что казалось таким незыблемым, таким устоявшимся, таким неистребимым. От чего, казалось, уже невозможно отделиться свою жизнь. Оно просто берет и, вдруг, магическим образом моментально растворяется где-то в пространстве между грудью и животом, уступая место какой-то удивительно наполненной легкости по мере того, как самолет начинает катиться по полосе, набирая скорость для взлета. Двинулся самолет — и внутри тоже что-то действительно важное двинулось. Ну или когда побежали виды за окном автобуса все быстрее и быстрее. Или когда застучали ритмично колеса поезда.
В путешествии так легко расставаться с чем-то прошлым. С прошлой любовью. С прошлой социальной жизнью, работой, профессией. С прошлым жизненным этапом. Вообще с любым прошлым жизненным контекстом. В любых других условиях это расставание было бы таким трудным. Зачастую, таким болезненным, невыносимым и полным страдания. А в путешествии это начинает происходить буквально на глазах — так легко и непринужденно, что непонятно, как вообще могло быть как-то по-другому. Вместе с меняющимися землями вокруг происходит нечто гораздо более важное и ценное внутри. Меняешься ты сам. И даже ты — это в путешествии уже не совсем ты, а кто-то другой, кто-то новый. А иногда, если очень повезет, и вовсе никто. Просто теряется ощущение себя как чего-то однородного и стабильного, привычного и устоявшегося. И ты, вдруг, начинаешь ощущать себя не структурой, а процессом. В буквальном смысле в реальном времени ощущать себя как процесс проживания жизни. Не абстрактно в общем. А прямо сейчас. Особенно это чувствуется, когда за какие-нибудь одни сутки удается сменить несколько очень разных местоположений. Буквально отвязываешься от своей привычной стандартной концепции ощущения себя просто насовсем — вот от этих всех "я врач", "я мама", " я довольно молодая еще женщина" или "я мужчина уже средних лет" и множества-множества прочих ролей. И становишься просто ощущением, чувством себя. Очень редкое и ценное переживание, которого иногда так не хватает в повседневной жизни, когда мы буквально прирастаем, кажется, намертво к своим стереотипным ролям.
Тех, кто путешествует, невозможно ни с кем перепутать. Достаточно просто заглянуть в их глаза. Такие слегка шальные, с кажущимся отсутствующим взглядом, но на самом деле сосредоточенном на чем-то неизмеримо более важном, чем годовая отчетность или детали нового интерьера. Глаза широко раскрытые и вбирающие все, что вокруг, с какой-то первозданной в хорошем смысле жадностью и восхищением.
Может быть, и о чем-то таком тоже думает человек, который сидит в своем коридоре на чемодане. Молчит. Что-то такое чувствует, что и не выразить. И вот-вот скоро сорвется с места и уже не будет прежним. Этот чемодан будто символизирует завершение, конец чего-то долгого и важного. И сам этот конец, сама это окончательность, ощущение последних высыпающихся песчинок часов, делает переживание этого момента таким наполненным. Так много, насколько это вообще возможно. Ощущение того, что ты в своей жизни действительно присутствуешь каждый миг. Именно живешь, а не просто отбываешь номер, душой улетая куда-то еще. Это именно то, что хотелось бы взять для любой жизни от этого опыта на чемодане и потом, в путешествии, — возможность присутствовать в своей жизни так много и полно, как только можешь. Воплощаться и выражать себя так, как хочется именно себе самому, невзирая на множества сковывавших страхов и предрассудков. Это такой сильный и светлый образ.
И есть, все же, в нем кое-что очень грустное. Если именно сравнивать эти мгновения на чемодане в ожидании отбытия со всей проживаемой человеческой жизнью как опытом. Возможность, вероятность того, что так остро, так полно и глубоко ощутить свою жизнь. Так глубоко полной грудью ею задышать. Все это свершающееся прямо сейчас и здесь испытать получится только на этом самом чемодане перед отбытием. То есть, перед самым-самым этой жизни окончанием. Когда остается так предательски мало времени, и совершенно не хочется мириться с мыслью о том, что пора уже куда-то дальше выходить.
У гениального Данелии есть один чудеснейший и совершенно незаслуженно обойденный и продолжающий быть обойденным вниманием многих фильм. Фильм, который, как будто бы, появился как ознаменование и предвосхищение грядущих ужасных и завораживающих своей эпохальностью событий, которые уже совсем скоро случились со страной. Фильм, вышедший в дни августовского путча. "Паспорт". Очень трогательный, очень душевный и удивительно скитальческий по своему настроению. И вот этот образ в начале и конце фильма — лицо главного героя — передает всю внутреннюю суть этого опыта и на чемодане, и в ходе долгого и преображающего пути. В самом начале, когда герой, праздный и довольный собой, цокая языком весело бежит с бутылкой шампанского через таможенную зону аэропорта, гордясь тем, как легко, вроде бы, смог раздобыть бутылку в свободной зоне терминала. И в самом конце, седой, измотанный, с мудрой грустью и отчаянием тщетности в слезящихся глазах, наконец-то, спустя годы скитаний, добравшийся до границы родной земли: "Пограничник! Не стреляй в меня, брат! Не стреляйте в меня… Братья!".
http://eremeev.org/page/na-chemodane
Еремеев Павел Юрьевич
Источник: