Сознание в аспекте компенсации утраты инстинкта.
Провал функции инстинкта, обеспечивающего сложность поведения и адаптацию некоторых животных (в том числе, предположительно, наших предков), феноменально обнаруживается в психике человека как тревога. Это означает распространение нервного возбуждения при отсутствии механизма автоматической, целесообразной адаптации, разрядки, заданной генетическим свойством биологического вида. Более того, изъятие инстинктивной механики может быть обусловлено в эволюционном процессе лишь только развитием более адаптивной формы психической регуляции.*( Необходимо сразу оговориться, что тот же самый механизм может вести и к полной дезадаптации, однако мы можем принять за базовое допущение, что человечество адаптировалось в целом лучше, чем животные, реализующие стратегию инстинкта. И даже если не «лучше», а «иначе», то всё же достаточно для актуального доминирования над другими видами.) Тревога является эффектом выпадения функции инстинкта и одновременно основанием новой психической функции, задачей которой является преобразование несвязного инстинктом возбуждения в процессы способствующие адаптации. На этом уровне возникает психическое наполнение, которое сгущает в себе разрозненные импульсы восприятия. Это первый этап развития тревоги. Первичный сгусток только тогда способен обеспечить основание для адаптационной координации, если в нем самом проявляется различие, диссоциирующее гомогенность потока, поступающего от органов восприятия к множеству его аспектов. Это производимое различение, отличающее воды под, от вод над твердью, задает черту, выступающую первым знаком. Так, следующим этапом переработки тревоги является формирование различия и переход от суммы восприятия к его означиванию. Однако этого ещё не достаточно для компенсации нехватки инстинкта, потому как пусть и размеченное линиями слов психическое ещё не способно произвести поведение, превосходящее инстинктивный механизм, это происходит на следующем уровне архитектуры сознания, на уровне символическом. Так, черта, отделившая одно от другого, воплощается в многообразии знаков, обозначающих фрагменты психического, задавая тезаурус мира. Динамически данное и знаково размеченное бытие, цепочки означающих, всё ещё недостаточны для решения эволюционной потребности в адаптации по причине замкнутости языка. Решением становится возникновение символического, задающего аксиологический базис для сложного, в том числе и эволюционно оправданного поведения. Лишь условием и подложкой символического, дающего нам ориентиры желаемого поведения, является языковой уровень, создающий поток означающих, размечающий в форме серии последовательностей все многообразие восприятия. Само по себе слово не несет в себе знание и ценность, оно бессмысленно без восхождения к рефлексии. Субъект, явленный на предыдущем этапе как имя или означающее в цепи означающих, только на этапе обращения мышления на себя, на речевой процесс, обретает символическое измерение и обнаруживает понимание знаковой последовательности из того места, которое уже не является языковым, но выступает как пространство для обнаружения желания и смысла. *(н-р: Если язык выступает как дом бытия, то символическое связано с присутствием в бытии, открывающимся через бытие к смерти) Это молчаливое сознание уже не является знаком и языком, оно ему потусторонне в своей исихии и пустотности. Символ — это не знак. В отличие от знака, символ «молчит» и через это может вместить в себя множество знаков, которые никогда не в состоянии его исчерпать, но только в его присутствии обнаруживают свое никогда не исчерпывающее значение. Понимание, о чем идет речь, не может исходить из слов, потому как слова по существу лишь выражают различие друг к другу. Циркуляция означающих, не восходящая к символическому, к истине, рискует потерять свой денотат и стать симулякром, копией без оригинала, тем самым открывая путь к пустой речи, отчуждающей субъекта от своего собственного существа (das man) и выражающей лишь фрустрацию. Символ размыкает язык. То, о чем невозможно говорить и о чем следует молчать, то, что можно было бы назвать метафизикой или трансцендентным, оказывается необходимым условием преодоления отчуждения и тревоги. Задача переработки тревоги как нового в отношении к инстинкту способу психической адаптации решается вместе с исчерпанием тревоги в обретении понимания через последовательность знакообразования, а затем и в преодолении языка в ходе рефлексии и порожденной ей символизации. Это значит, что язык в архитектуре сознания занимает промежуточное положение между тревогой и пониманием как таковым.
Практическим выводом из заданной перспективы является понимание символической роли фигуры психоаналитика, предельной и сущностной функцией которого является не производство интерпретации или здоровья, а производство сознания из открытия бессознательного *(бессознательное это то, что мы говорим) ad hoc.
Леонов Илья Николаевич
Источник: