Думаю, никто не будет спорить, что одна из основных (но не единственных) целей психотерапии – помощь человеку избавиться от духовных страданий, какими бы они ни были.
И в этом смысле, если человек переживает горе, сильную тревогу, приступы гнева и т.д., то полностью естественно, что опосля психотерапии эти тяжёлые переживания должны стать меньше, или уйти совершенно.
И я думаю, что с данной для нас базисной предпосылкой согласиться хоть какой психолог, психоаналитик и психиатр вне зависимости от того, в котором направлении терапии он работает.
Но ключевое и принципное, на мой взор, различие заключается в том, КАК и ЗАЧЕМ посодействовать человеку пережить такие непростые чувственные состояния.
И зависимо от этого можно условно выделить два принципно различных подхода.
1-ый – «пилюля от эмоций».
Это быть может и настоящая пилюля (к примеру, антидепрессант), чтоб купировать противные чувственные переживания. Но также это могут быть различные техники, направленные на то, чтоб стремительно и просто избавиться от этих самых переживаний.
2-ой подход можно условно именовать – «проживание эмоций».
Когда не ставится задачки избавиться от противного чувства стремительно и просто.
И вот здесь почти все читатели (ну и коллеги, полностью возможно) могут задать резонный вопросец:
«Подождите, постойте! Но ведь если от какого-то тяжёлого чувства можно избавиться стремительно и просто, то для чего огород городить? Ведь человеку плохо – и чем резвее и легче он освободиться от мучающего его чувства, тем лучше. О каком другом подходе быть может речь???».
Чтоб ответить на этот вопросец, приведу несколько примеров.
Один – из моей своей жизни.
Когда мне было 4-5 лет, предки взяли собаку, колли. Она жила в нашей семье в протяжении всего моего юношества до 11-го класса. Она была полноправным членом нашей семьи, и мы все её весьма обожали. И я в том числе.
Но вот в один прекрасный момент она захворала, и её самочувствие сделалось ухудшаться. Поначалу равномерно, потом резвее. Мы, естественно, вызывали ветеринарного врача, кололи ей лекарства. Но, к огорчению, в один денек её не сделалось.
Сказать, что это было потрясением – ничего не сказать. Для меня это было истинное огромное переживание горя. Я помню эти деньки до сего времени.
Было ли мне тяжело на душе?
Ещё как.
Ощущал ли я себя подавленным, опустошённым, горюющим?
Естественно.
Была ли это реальная духовная боль, сопоставимая по собственной силе с мощной физической болью?
Совершенно точно, была.
Но я буквально понимаю, что если б в тот момент мои предки либо я сам обратились бы к психологу/психоаналитику/психиатру, и он бы выписал мне какие-то пилюли, которые уже на последующий денек дозволили бы мне ощущать себя как обычно, то я бы отказался.
100%.
Если б он предложил мне какую-то технику, которая посодействовала бы мне бросить в памяти лишь положительные мемуары о моей собаке и при всем этом не ощущать ту внутреннюю боль, то я бы тоже не согласился.
Почему?
Поэтому что, вроде бы это удивительно ни звучало, для меня было принципиально испытывать это горе, эту утрату, эту боль. Когда я это ощущал, во мне происходило что-то весьма принципиальное. Может быть, ценность этих действий я не осознавал на сознательном уровне, но интуитивно – осознавал.
Я написал тогда стих про мою собаку.
Я посиживал и делал фотоальбом, где были различные фото с ней, начиная с момента, когда она была ещё совершенно малеханькой.
Мне было принципиально позже, уже спустя время, временами приходить к тому месту, где мы её похоронили.
Я ощущал, как моя утрата и мои переживания делят члены моей семьи, и это тоже было весьма принципиально.
Лишь позже, много лет спустя, будучи психологом и обучаясь на программке по аутентичному движению, я услышал на семинаре Иры Бирюковой про смысл и важную функцию архетипических аффектов, в том числе, печали и горя. Про то, что мы все переживаем такового рода чувства, когда теряем то либо того, кто был для нас ценен. И что само переживание печали как как будто соединяет нас с красотой и ценностью всего окружающего нас мира. Даёт нам это ощутить так очень, как никакое другое чувство.
Как писала в собственной книжке танцетерапевт Джоан Ходоров:
«Когда мы переживаем утрату, мы можем идентифицировать себя с вакуумом. Дарвин обрисовывает 51-летнюю вдову в богадельне, которая «представляла, что она растеряла свои внутренности, и что все ее тело было пустым».
В младенчестве это чувствуется, как как будто бы никого нет рядом.
В зрелом возрасте тоска из-за утраты возлюбленного человека вызывает у нас слезы, плач, рыдания и остальные ритмические выражения скорби.
«У нее было совсем расстроенное выражение лица, она могла часами ритмически смыкать и размыкать сложенные лодочкой ладошки» (там же).
Утрата приносит нам столько боли, что мы вправе спросить: для чего же тогда нужна печаль? В попытке ответить на этот вопросец, Стюарт дает нам представить, на что была бы похожа жизнь без печали.
Если б нам не приходилось уделять свое внимание на утраты, то мы бы не понимали значимость тех, кого мы любим.
Представьте для себя пресность, равнодушие жизни, если б на погибель малыша, жена либо друга мы реагировали приблизительно таковыми словами: «О, ну вот, видимо, и все. Что ж, сейчас ты тут, а завтра – там».
Печаль соединяет нас не только лишь с теми, кого мы любим, да и со всей многогранностью ощутимого мира. Утратить возлюбленного человека значит утратить обилие и красоту природы…
…Когда мы чувствуем всю полноту утраты, классические, ритмические, раскачивающиеся средства выражения траура и сосредоточенность на изображении утраченного возлюбленного человека разрешают нам продолжать созидать его ее образ; оплакивание преображается в поэзию, песни, живопись и статую… "
Тогда и я сообразил, почему мне бы не посодействовала «пилюля от печали».
Я так же вспоминаю в качестве примера историю Виктора Франкла, прошедшего страхи нескольких концлагерей и ставшего потом известным на весь мир психологом, создателем логотерапии.
То, что пережил Франкл и что он обрисовывает в собственных мемуарах по другому как страхом и адом на земле не именовать.
Но я глубоко убеждён, что если б спустя несколько месяцев либо лет опосля освобождения из плена ему предложили что-то, что посодействовало бы ему просто запамятовать весь этот кошмар, то он бы не согласился. По последней мере, мне так кажется.
Почему?
Почти во всем, ответ содержится в его собственных книжках. Но лично мне кажется, он не согласился бы поэтому, что хоть эти чувства и несли нечеловеческую боль, но были заполнены принципиальным личным смыслом. Может быть, благодаря переживанию, а не избавлению, от этих эмоций сделалось вероятным написание его известной «Скажи жизни «ДА». Может быть, это то, что помогало ему в его терапевтической практике. И в итоге позволило дожить до такового преклонного возраста…
Как писал он сам:
«Если в жизни совершенно есть смысл, то должен быть смысл и в страдании. Страдание — неотделимая часть жизни, как судьба и погибель. Без мучения и погибели людская жизнь не быть может полной».
Потому для меня главный вопросец в работе с сильными тяжёлыми переживаниями не в том, необходимо ли их изменять либо нет (естественно, необходимо, поэтому что они влияют на свойство нашей жизни), а в том, КАК и ЗАЧЕМ это созодать.
Подозреваю, что не все со мной согласятся, в том числе, и посреди коллег.
Что ж, не претендую на правду в крайней инстанции. Я понимаю, что кому-то еще поближе теория резвого избавления от противных эмоций. Тем наиболее на данный момент, когда возникает всё больше и больше направлений психотерапии и отдельных авторских способов, ставящих во главу угла быстроту, а не смысл конфигураций.
В одной известной и в целом весьма увлекательной книжке есть таковой отрывок из главы про резвое переживание печали.
«Предстоящая проверка показала, что Эл с этого момента может тихо гласить и мыслить о Шери. Его сознание перенесло ее в совсем другую категорию: из людей, о которых необходимо грустить, к людям, о которых приятно вспоминать. НЛП дозволяет нам просочиться в процесс кодировки нашим мозгом переживаний, а это, в свою очередь, дозволяет нам достигнуть таковых умопомрачительно стремительных конфигураций».
Что ж, могу только сказать, что мне это не близко.
И если б в моменты, когда я сталкивался в собственной жизни с потерями собственных близких, я бы пришёл на сеанс к психологу, который мне произнес бы:
«- На данный момент я помогу для вас избавиться от горя, для этого, пожалуйста, делайте то-то и то-то»,
то я бы произнес ему:
«- Подождите, мне принципиально поведать для вас о этом человеке, мне принципиально поделиться с вами, что нас связывало, мне принципиально, чтоб бы узрели, признали, приняли моё горе, мою печаль, мою боль. Мне так охото, чтоб вы побыли со мной рядом, когда я говорю для вас о нём. Мне актуально нужно на данный момент созидать в вас Очевидца моей утраты, моих переживаний, моей опустошённости. Могу я в этом опереться на вас?»…
И принципиальная обмолвка в конце.
Всё, что я писал выше,- это о тяжёлых, но при всем этом переносимых переживаниях, которые можно посодействовать человеку пережить, прожить, чтоб благодаря этому стать внутренне богаче и взрослее.
Если же речь идёт о непереносимых переживаниях, которые связаны с идеями/действиями о суициде, с риском причинения вреда иным, с тяжёлыми формами психологических расстройств (депрессия, ГТР и пр.), то тут, естественно, нужна совершенно иная стратегия помощи. По последней мере, на первом шаге. Которая может включать в себя обследование психиатра, фармакотерапию, психотерапию, в ряде всевозможных случаев – стационарное исцеление.
Леонов Сергей