Поясню. Вот, к примеру, ведет себя человек как напрочь зарвавшийся школьник, находящийся в эпицентре своего непреходящего уже лет дцать пубертата, берет чужое, диктует правила, создавая вокруг себя нескончаемый хаос, повышенные тона и ненормативную лексику. Бунтует, в общем, по всем фронтам. А что же я? А я, когда задумывалась о том, чтобы поставить человеку рамки совершенно естественно начинала себе напоминать училку. Даже образ конкретный приходил в голову. Была у нас такая училка математики и по совместительству классная руководительница в свое время: железобетонная Полина Николаевна. Все, связанное с темами женственности и сексуальности отвергала резко и бескомпромиссно, об этом в том числе говорил ее стандартно зашитый разрез на юбке, кончающейся где-то в районе щиколоток. Человеческого в Полине было мало, но вот математикой и наукой переговоров с родителями зарвавшихся подопечных она владела на пять с плюсом. О любой моей выкуренной сигарете тут же становилось известно всем родственникам и я никогда не забуду того дня, когда они уже вдвоем с бабушкой чехвостили меня в классной комнате за прогул. Полина была ярким образом моего пубертата и в общем то во многом я ей даже благодарна. Но меньше всего на свете я хотела бы быть похожей на Полину. Поэтому между дилеммой стать Полиной и закрыть глаза на бунтаря я зачастую выбирала второе. Обнаруживать в себе Полину не хотелось категорически.
Или вот другой пример. Встречается какая-то яркая в своей беспринципности стерва. И восхищает с одной стороны, а с другой — общаться с человеком, уверенным в долженствовании всего мира по отношению к нему — то еще удовольствие. Ну как бы во фрейлины я точно не набивалась, мы и сами с усами. Но — яркая. И тусовка вокруг такая же: яркие, беспринципные и кто кого перенамухлюет. И в общем то все внутри говорило о том, что стоит бы отказать и держаться подальше, а в параллели — опять всплывали какие-то ненавистные образы. Девочки-подростка, которая страсть как хочет быть крутой в крутой компании, для подростков это вообще главное, а тут «такой шанс, такой шанс!», молчи в общем и не выпендривайся. А то останешься одна на обочине жизни и все такое прочее. Границы опять плыли и выставлялись только в случае крайней непереносимости.
В ситуации с пассивной агрессией все, пожалуй, даже хуже. Вот приходит ко мне вся такая из себя «мусечка», вся такая нежная, женственная, трогательная, прямо вот облако в юбке. И с такой типа нежностью начинает вещать: «Ну что ж у тебя, милая моя, полы не помыты, кафель то грязный…» И цокать так, цокать язычком своим… И в момент, когда что-то по идее надо бы ответить нашей фражильной мусечке, я одновременно чувствовала себя слоном в посудной лавке и Джеком Николсоном из фильма «Сияние». И если первое еще куда ни шло, то вторым мне быть категорически не хотелось. Ну и проглатывала.
Выход появился, когда я начала в себе не только эти образы замечать, но и как-то делиться с по-настоящему ко мне расположенными окружающими. И тут выяснилось, что образы не такие отвратительные, а многим даже и симпатичны. У всех обнаружились свои «Полины» и «Джек Николсоны». А ярость, как я потом узнала — вообще один из атрибутов женственности. Ну и накрайняк — в противовес внутренней «Полине» я завела учительницу физики: она у нас была милахой, но класс держала всегда в рамках, «Джека», правда, оставила — все ж таки он обаяшка.
Старовойтова Дарья
Источник: