Владимир Михайлович Новиков с детства был практически единственным вменяемым взрослым в моем окружении. Остальные были сильно контужены господствовавшей социалистической идеологией или озабочены обывательскими стремлениями. Желая получше устроиться в этой жизни, что само по себе является вполне похвальным хотением.
Когда родители развелись и стали жить отдельно, я перетаскала к нему всех своих детских товарищей обоего полу и любимых собак. В отрочестве и юности я обязательно водила подруг знакомиться и претендентов, соответственно.
Папа угощал фирменными солеными сухарями из черного хлеба и крепким чаем. Иногда жареной на сале с луком картошкой. А по праздникам уткой, запеченной с яблоками!
Когда я делала что-то невинно-подростковое, типа приходила на консультацию в выпускном классе босая, в розовом платье. А секретарь райкома комсомола, молодой же парень, с лицом гладким и застегнутым на все пуговицы, как и его пиджак, предавал меня за это анафеме.
Папа удивлялся, — А что такого в этом крамольного?- изрекал он. — Вот Лев Толстой ходил босой и не в форме, а в своей толстовке.
Когда с утра, прямо перед выпускным экзаменом по физике, после практически бессонной ночи, нас с идеологически ненадежной подругой, вызвали в кабинет директора. Где уже присутствовала вся приближенная пиздобратия против двух 17-летних девчонок.
Сообщить, что наши сочинения отстой, и в любом университете нам больше 3-йки никто не поставит. Потому нам нечего надеяться на золотые медали.
— В Ленинградский университет хотите поступать? — Полноте, вас даже в местный техникум с такими знаниями не возьмут! — с чувством изрекла завуч по учебной работе. Моя подруга после этого внушения, бледная как мел, грохнулась в обморок на пороге.
Папа после моего рассказа возмутился и назвал произошедшее очень точно — психологическим садизмом. Вообще, пока все занимались душевредительством, папа буднично и просто исцелял честностью, интеллигентностью и умом.
Позже, когда я была студенткой, мужней женой, исполняла, естественно, по-молодости и приходила жаловаться к папе. Он вел себя совершенно не так, как другие, не штамповал «нехай тримається сімя». Не стыдил меня, не солидаризировался безусловно со мной или мужем.
Но рассказывал, как мужчине в такой ситуации, как это больно. Чувствуешь, что тебя незаслуженно обидели, обманули. Я внимала с удивлением и благоговением.
Недавно пришла я на супервизорскую группу, желая взять сессию на свою многовекторную терапевтическую практику. А ведущий старше меня, седой и лысый дядечка с молодыми карими глазами. Астеничного телосложения, с тихим голосом, как мой папа, умный, как черт и бережный притом.
Внезапно, я узнала этот тон, эту атмосферу общения, которую невозможно спутать ни с чем. Искренность, мягкость, профессионализм, неподдельный интререс ко мне, желание понять и помочь.
Думаете, перенос у меня случился на ведущего, яко на отцовскую фигуру? Позитивный и осознаваемый мной при этом. Вполне возможно. Интересно то, что это новый опыт для меня.
Я училась у тренеров-мужчин, и самый мой первый терапевт тоже был мужеска полу. Они были крупные, ироничные и брутальные. Я довольно сильно поранилась об такое в свое время.
Внезапно, я разревелась и вместо супервизии рассказала чуть не всю свою жизнь. Только потом поняла, что плачу не этому супервизору, а папе. И за папой, которого нет уже 12 лет, а на самом деле больше в моей жизни.
Последние годы папочка лежал старенький, после нескольких инсультов и был совсем не такой, как в моем детстве. Перед этим я выросла и пошла замуж, родила детей. Он женился, родил себе новую дочь и мы отдалились.
Но вдруг, я услышала это эхо, более, чем тридцатилетней давности, узнала его безошибочно ухом души. И призналась себе, что мне по-прежнему ценно такое общение. Я так скучаю по нему.
Наталья Новикова
Источник: