На протяжении всего своего существования истерия являлась воплощением гендерных предубеждений и страха перед женщиной. Бесспорным подтверждением тому является этиология истерии, само название которой, как уже говорилось (часть 1), происходит от словосочетания «блуждающая матка».
Миллон и Дейвис отмечают следующее: «Странно, но для объяснения антисоциального поведения мужчин у них никогда не находили какого-нибудь органа, который мог бы оторваться, поселиться в мозгу и исказить восприятие».
Пытаясь исправить столь вопиющую гендерную необъективность, вместо термина «истерический» ввели в использование термины «гистрионический» и «театральный», чтобы подчеркнуть такие аспекты данной структуры характера, как жажда внимания и театральная наигранность. Однако это нововведение лишь немного охладило полемику вокруг термина. Хотя клиницистам время от времени напоминают о том, что данный клинический профиль встречается и у женщин, и у мужчин, все же в отношении мужчин-пациентов им либо пренебрегают, либо неверно диагностируют. Горовиц в попытке ликвидировать это «слепое пятно» акцентирует внимание на том, что «отсутствие устойчивой половой идентичности является неотъемлемой частью истерической структуры», а истерия, как мужская, так и женская, представляет собой «карикатуру» на сексуальную роль.
Как правило, у женщин несформировавшаяся половая идентичность проявляется в форме гиперфеминности, но может принимать и противоположную форму гипофеминности. У истерических мужчин несформировавшаяся идентичность принимает форму чрезмерной чувствительности, или гипомаскулинности, либо самоуверенности, или гипермаскулинности.
В 20 веке истерия как диагноз утратила свои лидирующие позиции, но проблемы, порождаемые этой динамикой, по-прежнему находятся в центре многих современных психоаналитических дебатов. По-прежнему пытаются разобраться с тем, насколько сопоставимы правда личной истории и правда нарратива с его символической природой и целебными ресурсами. По-прежнему исследуется вопрос о том, каким образом и почему отдельные части психики обособляются в автономные реальности и уходят в скрытые места. По-прежнему не ослабевают дебаты по поводу того, желательно ли в ходе терапии вызывать сильный аффект, в особенности сексуализированный, и как им управлять.
Хотя тематика дискуссий остается прежней, «название» обсуждаемых явлений существенно изменилось. В настоящее время оживленные дискуссии вызывает само слово «травма», точнее говоря, вопрос о том, действительно ли она имела место в личной истории или все-таки порождена имагинально амплифицированными «воспоминаниями». Несколько лет тому назад в подобном ключе могла обсуждаться и сама «истерия». Кроме того, поведенческая и психологическая динамика, свойственная классической истерии, встречается в ряде других расстройств, которые в наши дни привлекают большое внимание клиницистов, среди них пищевые расстройства, множественное расстройство личности/диссоциативное расстройство идентичности и пограничное личностное расстройство – диагноз, которым часто злоупотребляют. Боллас утверждает, что злоупотребление диагнозом «пограничное расстройство» вытеснило истерию со сцены на какое-то время, но сейчас «истерия в своих красочных одеяниях» появляется вновь, заставляя нас «думать о ней снова и снова».
Макаренко Амалия Алексеевна
Источник: